«Станет ли Родина главным импульсом нашего поведения?»
Любой челябинец вряд ли станет спорить, что нашему городу не хватает памятников общекультурного характера. С одной стороны, это специфика города, который ощущает свою историю с эпохи сталинской индустриализации, с другой – это наша общероссийская проблема исторической памяти. Правда, в последнее время наметились определенные сдвиги, в частности, так называемая «Сфера любви» у «Киномакса», весьма несовпадающая по своей стилистике, на взгляд многих, с заявленной темой. Ну и конечно, пешеходная зона на улице Кирова, которую почему-то маниакально называют Арбатом, хотя было бы достаточно назвать ее на дореволюционный манер – Уфимская, если кому-то очень хочется обязательно подчеркнуть досоветские корни этого проекта. Проекта весьма удачного, но чем-то неуловимо напоминающего пряничный домик из сказки о Гензеле и Гретхен. Пожалуй, все.
Городу не хватает памятников конкретным, реальным людям, которые связаны с Челябинском, и которые были бы значимы не только на местном, но и на общенациональном уровне. А такие люди есть. В этом году исполняется 150 лет со дня рождения (по официальным документам) и 70 лет со дня смерти одного из великих ученых-историков ХХ века – Евгения Францевича Шмурло. Фигура для классической русской исторической мысли сравнимая с В.О. Ключевским, С.Ф. Платоновым, П.Н.Милюковым. Доцент Санкт-Петербургского университета, профессор Дерптского университета (ныне Тартусский), член-корреспондент Российской Академии Наук, основатель Русского Исторического Общества в Праге, наконец, автора «Курса русской истории», возможно, лучшего догматического изложения отечественной истории, написанного на русском языке. Этот человек – уроженец Челябинска. Но в нашем городе, не избалованном деятелями науки и культуры такого масштаба, особенно в досоветский период, нет даже мемориальной доски, посвященной его памяти. При этом несправедливость данного упущения подчеркивается тем, что Евгения Францевича связывает с Челябинском не только факт рождения, но и не безразличное отношение к своей малой родине. В начале 1890-х годов он организовал сбор пожертвований в фонд помощи голодающим Уфимской губернии, и сам трудится в родном для себя Челябинском уезде, распределяя продовольствие и организуя столовые.
Революция отсекла Шмурло от России, работавшего по заданию Академии наук в Ватиканском архиве. Последним городом его жизни становится Прага.
Эти биографические подробности интересны для нас и в том смысле, чтобы лишний раз подчеркнуть, сколько городов и стран связала судьба крупного ученого с небольшим тогда провинциальным Челябинском: Петербург, Дерпт, Рим, Прага. И везде Шмурло был не туристом, а активным ученым, трудившимся на благо своей страны. Сейчас его книги дошли до России, они переизданы серьезными издательствами Москвы и Санкт-Петербурга. Хочется верить, что в Челябинске вспомнят своего талантливого уроженца. И возможно, где-либо в центре города, в достойном месте, помимо скульптурных фигур нищего, собачки, городового, появится памятник Евгению Францевичу Шмурло.
Кстати: Е.Ф. Шмурло не был чистокровным русским: отец его был польский дворянин, но тем не менее это не мешало ему быть патриотом своего отечества в самом высоком смысле этого слова. Он тяжело переживал русскую смуту начала ХХ века, не как всечеловек, а как патриот, продолжая сохранять веру в высокое предназначение своего народа. Его мысли необыкновенно перекликаются с нашим временем и с современным состоянием России: «Хотят повернуть историю вспять. Но это значит вызвать русский народ на новый бой. Поступиться Черным или Балтийским морем значило бы не только отбросить себя назад в XVII, XVI век, не только свести на нет работу предшествующих поколений, но и признать ее внутреннюю неправду, в корне ошибочное… это значило бы, наконец, по-иному начать строить историю всего нашего прошлого, произвести новую переоценку, свести с пьедестала многих и многих из тех, чью память мы не только чтим, но и благоговейно храним в своем сердце!»
П. Уваров