А. Несмелов: «Россия отошла, как пароход…»
Русская поэзия начала ХХ века стала не только серебряной поэзией, или поэзией Революции, но и поэзией Изгнания. Это тема, стиль и ощущение было внове для отечественного стихосложения. До этого русские поэты обретали свою судьбу в пределах Родины, а реальные изгнанники были не поэтами, а скандалистами и памфлетистами, наподобие приснопамятного кн. А. Курбского. Изгнание стало не столько новым поэтическим приемом, но и новым национальным опытом, опосредованным в стихах. Наиболее ярким феноменом русской поэзии в изгнании стало харбинская поэтическая ойкумена. Забавно, что именно в рамках китайской цивилизации тема потери родины, удаления от отеческих мест была одной из ведущих, поэтому, возможно, исторически не случайно, что русский поэтический мир ощутил вкус этого состояния именно в Китае.
Наиболее яркой фигурой среди харбинской русской поэзии был Арсений Несмелов (Митропольский). Сразу же надо оговориться, что судьба харбинской поэзии и судьба Несмелого интересна нам не в литературоведческом, а в историческом плате, как некий сколок русской судьбы, попытавшейся осознать свои ошибки, приведшие русского человека, совершенно неожиданно для него, в пределы Китая, Америки, Европы.
Поначалу Несмелов жил жизнью молодого интеллигента Серебряного века. Его поэтический голос представлял собой своеобразный микс Игоря Северянина и Владимира Маяковского. Вторичность поэзии Несмелого была преодолена его человеческой судьбой, судьбой колчаковского офицера, прошедшего в боях от Москвы через «Ледяной поход» до Владивостока.
Обозначая фронт и натиск
Его упругую дугу…
Мы отползали,
Задом пятясь,
Уже Урал отдав врагу…
Его коричневая стража
Ушла на запад,
Топором
Мощь гиганта кряжа
Челябинск пал..
Оставлен Омск…
Прививка гражданской войны выработала индивидуальную, мужскую, очень достойную интонацию стихов А. Несмелого. Эта интонация удивительная тем, что она выковалась в реальной борьбе, в реальной катастрофе, в реальном поражении, когда легче жаловаться, оскорблять, нежели сохранять достоинство.
На мой взгляд, никто так интонационно безупречно не прощался с родиной, как это удалось сделать Несмелову:
Пусть дней немало вместе пройдено,
Но ведь не нужен я и чужд,
Ведь вы же женщина – о Родина! –
И, следовательно, к чему ж
Все то, что сердцем в злобе брошено,
Что высказано сгоряча:
Мы расстаемся по-хорошему,
Чтоб никогда не докучать.
В Харбине русские пытались выстроить новую жизнь, пользуясь тем, что это был русский город, с церквями и родным языком, но просто жить, пережив гражданскую войну, невозможно, не пытаясь осмыслить случившееся.
В стихах Арсения Несмелого возникает тема предательства, отказ от следования долгу как главная причина национальной катастрофы, при этом поэт не пытается переложить ответственность на некие «силы зла», а ощущает вину всех граждан России в том, что с нею произошло. А в стихотворении «Цареубийцы» он касается тех сторон русской трагедии, которые, по странности, актуальны даже сейчас, в наше время:
Мы теперь панихиды правим,
С пышной щедростью ладан жжем,
Рядом с образом лики ставим,
На поминки Царя идем.
Бережем мы к убийцам злобу,
Чтобы собственный грех загас,
Но заслали Царя в трущобу
Не при всех ли, увы, при нас?
Сколько было убийц? Двенадцать,
Восемнадцать или тридцать пять?
Как же это могло так статься, -
Государя не отстоять?
<…> И один ли, одно ли имя,
Жертва страшных нетопырей?
Нет, давно мы ночами злыми
Убивали своих Царей.
И над всеми легло проклятье,
Всем нам давит тревога грудь:
Замыкаешь ли, дом Ипатьев,
Некий давний кровавый путь!
Проклятье отступничества и избавления от него приводят Митропольского к той части русской эмиграции, которая попыталась противопоставить большевистскому динамизму фашистский активизм. Он примыкает к партии Родзаевского, и пишет стихи под псевдонимом Н. Дозоров. Справедливости ради следует отметить, что фашизм харбинского разлива был ближе к фашизму Маринети, чем к гитлеризму. Но в стихах преодоление греха измены явилось гораздо более убедительным. В 1942 году Несмелов пишет, пожалуй, наиболее яркое свое произведение «Тральщик «Китобой». В основе лежал реальный случай, произошедший на рейде Копенгагена в 1915 г., когда союзная эскадра, в соответствии с Версальскими решениями, попыталась разоружить русский тральщик под Андреевским флагом. В случае неподчинения маленькому кораблю угрожало потопление, но далее события развиваются самым неожиданным образом: корабль «Китобой» отказывается подчиниться, флаг не спускает и предупреждает эскадру о готовности к бою. Концовка стихотворения связана с реакцией адмирала союзнической армады:
Он не мог не оценить отпора!
Потопить их в несколько минут
Или?.. Нет, к громадине линкора
Адмиральский катер подают!
Понеслись. И экипаж гиганта
Видел, как, взойдя на «Китобой»
Заключил в объятья лейтенанта
Пристыженный адмирал седой.
Вот и все. И пусть столетья лягут,
Но Россия не забудет, как
Не спустил Андреевского флага
Удалой моряк!
Некстати: В отличие от многих отечественных поэтов-эмигрантов, обещавших вернуться на Родину, но не сделавших этого, Несмелов умирает на полу камеры в Гродекове, не принятый сталинской империей, но все же и не проклявший свою, во многом так и не понятую, страну. Такие нетипичные строки для побежденного обращал Несмелов к Советской России:
Я, как спортсмен, любуюсь на тебя,
(Что проиграю – дуться не причина)
И думаю, по-новому любя:
- Петровская закваска… Молодчина!
П. Уваров