Кальвинвилль
Датчанин Ларс фон Трир, безусловно, любимец современной кинотусовки (пожалуй, только Тарантино обладает таким же кредитом обожания и восхищения). И как все любимцы, он уже несколько избалован и может себе многое позволить. Впрочем, если обратиться к последнему нашумевшему фильму фон Трира «Догвилль», уже позволяет.
С одной стороны, заход датчанина несколько банален. Пинать и обличать провинциальную «одноэтажную» Америку давно уже стало общим местом, от Ильфа и Петрова до Стивена Кинга. Космополиты с Манхэттена с трудом переносят наличие в Америке не совсем либеральных слоев населения. А если у этих «не совсем либеральных» есть еще и человеческие недостатки (а у кого их нет?), то, используя волшебную силу искусства, их с большим воодушевлением раздувают до размеров дирижабля «Гинденбург».
Правда, с другой стороны, фон Трир, как человек безусловно талантливый, пошел гораздо дальше памфлетов в стиле Жванецкого или Бенни Хилла. «Догвилль» оказался хорошим пособием по антропологии протестантского сознания, которое и создало западный мир в его современном виде.
Даже интересно, думал ли режиссер, вычерчивая свой маленький американский городок, о другом средневековом городке в Швейцарии под названием Женева. В этом городе, где власть захватил протестантский проповедник Кальвин, впервые в реальности была создана (в масштабе детского конструктора) модель современного общества, в том числе и модель сознания, которому М. Вебер приписал инициацию «духа капитализма». Освобожденный от авторитета церкви и традиционных социально-политических структур, женевский бюргер создал знаменитую discipline, переплюнувшую фантазии не одного поколения утопистов от Томаса Мора до Фурье. Сикофанты Кальвина (на самом деле Ковена – но настоящий вариант как-то не прижился в литературе) спокойно могли проверить количество платьев в гардеробе свободного гражданина и его рацион питания, заглядывая в горшки на кухне.
Фон Трир показал нам этот антропологический тип очень точно и, извините за выражение, диалектично. Поначалу эти люди искренне сочувствуют попавшей в тяжелое положение беглянке, при этом режиссер художественными средствами настаивает именно на искренности их положительных переживаний. И далее с них вовсе не падают маски. Если бы это случилось – это был бы Стивен Кинг, а значит, лубок. Никакого второго лица у них нет. Это просто такие люди. Когда они поняли, что ситуация складывается таким образом, что их помощь девушке становится более важной, а значит, нужной ей (в сущности, рыночный пересчет), они тут же, не меняясь, заставляют ее начать работать на них в большей степени, чем это было поначалу, когда все это выглядело скорее актом благодарности со стороны человека, который нашел у них кров и покой. И дальнейшее превращение главной героини в рабыню, по логике характеров, абсолютно не выглядит эксцессом, а лишь последовательным ситуативным уточнением изначально контрактных отношений: чем больше человек должен Догвиллю, тем более интенсивно он должен отрабатывать свои долги.
Безжалостность жителей Догвилля – всего лишь проявление рационального делового устройства сознания, которое неизбежно формируется у человека, если точка отсчета и ценностная шкала – это он сам. Человек, решивший, что ему не нужны посредники в общении с Богом, оказался заключен в самом себе и обречен общаться только с самим собой, с большим недоверием относясь к окружающим, а значит, постоянно опасаясь быть обманутым, не может позволить себе не быть расчетливым. Знаменитые пушкинские слова про Германна – это слова про протестанта, а не про немца, с каковыми на Руси в первую очередь и общались, начинаясь с Немецкой слободы.
Странное, но логичное сочетание сентиментальности и холодного равнодушного отношения к окружающим, которое по ошибке слишком эмоционально называют жестокостью, составляет основу менталитета потомков Кальвина и Лютера. Поэтому жители Догвилля были абсолютно искренними и тогда, когда они жалели несчастную девушку, и когда безжалостно попирали и использовали.
Не случайно, что забавная страна Америка выросла на тех же самых мировоззренческих дрожжах. Посмотрите, какое типологическое совпадение: нет более сентиментальной нации, если судить по мейнстриму американской кинопродукции, и нет более подростково безжалостной, если судить по некоторым внешнеполитическим акциям США. Вся Америка – разросшаяся, распухшая Женева Кальвина, или, лучше сказать, Кальвинвилль.
Сам фон Трир – выходец из классической протестантской Дании. И завершает он свой фильм, несмотря на определенную пафосность, в рамках того же самого сознания: приехавшие в городок гангстеры уничтожают его жителей, посмевших плохо обращаться с дочкой босса. В чем же находит сам босс опору для того, чтобы судить и казнить людей? В том, что он обладает силой, которая позволяет ему это делать. Не имея абсолютной внешней точки отсчета, ему ничего не остается, как проявлять ту же самую рациональную, «справедливую» жестокость по отношению к провинившимся перед ним обывателям. За околофилософскими рассуждениями мафиози угадываются интеллектуальные настроения самого фон Трира. В конце концов, интеллектуалы и добиваются того, чтобы им было предоставлено право считать, без кого этот мир станет лучше.
Кстати: Рациональность американского протестантского сознания просто умилительна. Дело даже не в том, что американские протестанты практически уничтожили индейские племена в Новом Свете, а в том, что еще во второй половине XIX века, когда уже было отменено рабство негров, в стране продолжали существовать приемные пункты, где можно было за деньги сдать скальпы индейцев с гибкой системой расценок на мужские, женские и детские.
П. Уваров